Всего несколько постов в год, любовь моя. Там, в черновиках 319 писем к тебе. Сегодня часть из них выйдет наружу.

//
Сейчас восемь часов вечера, я сижу в башне Империя, мне двадцать шесть лет, и я впервые в жизни две недели назад убрала человека в черный список. Вокруг меня было много плохих людей, и всех их я терпела, уговаривая себя, что наши отношения изменятся. Уже полгода, как я заставила себя перестать терпеть, даже если человек хороший, но делает мне больно. Я заставила себя научиться говорить "нет", я заставила себя найти в личной жизни (той, что за пределами работы) то, что делает меня счастливой. Я научилась усилием воли вынуждать себя к отдыху. Последнее, что я сделала - и это было самым шокирующим для меня, потому что я этого от себя не ожидала, - я вычеркнула тебя из своей жизни. Окончательно. Удалила переписки, номера телефонов, общие фотографии. Потом заблокировала все известные мне способы связаться с тобой, не могу только забыть номер телефона. Тот самый, первый, что на 50-20 - его я забыть не могу.

И вот - словно бы тебя никогда не было. Словно я не села в автобус ранним мартовским утром восемь лет назад.

//
ередко хочется просто закрыть глаза и проспать целый день. Такого не случалось с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать.
Я отчаянно устаю, и внутреннего гнева не хватает, чтобы втащить всё это с заразительным смехом и шумными вечеринками, как бывало раньше.

//
Сегодня утром вылетела из дома как ошпаренная в девять утра: снег валит сплошной стеной, ветер забирается под пальто, голова от недосыпа болит. Все как обычно.
Думаю, что скоро Рождество, а я уже несколько лет не ставила елку, да и потребности особой в этом почему-то нет. В чудеса больше не верится, и ничто и никто в целом свете изменить это не в состоянии.

Я стараюсь убедить себя, что все наладится. Что придут и уверенность, и правильность. Что силы вернутся. На ум приходит утро первого января, пустой кинотеатр на Тульской, потом вино у грузин, следом какая-то кофейня, Жан Жак, катания по льду на Чистых Прудах, и шарф, намотанный мне на голову в несколько слоев. Я так и не смогла тогда напиться. Иногда я жалею об этом.
Весь этот год - одна сплошная затянувшаяся плохая пьеса с несвоевременными звонками, сломанными конечностями, отложенными планами и растерянностью. В начале мая, сидя на балконе с бутылкой бурбона, я хотела, чтобы меня просто оставили в покое, пожалуйста.

//
Совершенно разучиться пребывать в состоянии покоя, ежесекундно крутить в голове все подряд то так, то эдак, занимать руки приготовлением еды, поглаживанием головы, переворачиванием страниц очередной книги. При этом руки постоянно необходимо мыть - совершенно не переношу грязных ладоней и пальцев, и всё это в сумме больше напоминает прогрессирующий нервоз, чем очевидную потребность.

Я ненавижу быть нервной. Просыпаться в плохом настроении. Хмуриться и жаться по углам. Пожимать плечами и прятать глаза со словами "слушай, всё в порядке". К этому пресловутому "в порядке" я изо всех сил стараюсь все-таки прийти, но, чем дольше мои ноги крутят эту планету, тем мне менее понятен пункт назначения.
Бывают дни, когда я просыпаюсь, и, глядя в потолок, думаю, что я безнадежно сломана, и всё, что отделяет меня от шага в пустоту, заключается в стальной силе воли и умении не думать, когда это необходимо. Снится ночь за ночью: поворот ключа в дверном замке, ручка чемодана в руках, квартира с распахнутыми настежь окнами и дверьми, горы пыли и мусора решительно везде, где это вообще представлялось возможным. Ванная была черной от грязи, и я до сих пор иногда думаю, что там что-то сжигали. Ну. В крайнем случае, вытряхнули пепел. Больше драмы?
Потом обычно снится бутылка сухого мартини - единственное, что в ту ночь нашлось у меня в доме из алкоголя. И то, по той простой причине, что стояла она в гардеробной. Я сижу на подиуме в гостевой спальне, от выпитого на голодный желудок кружится голова, меня едва ли не впервые в жизни отчаянно, невыносимо тошнит. Перед глазами теплое марево искусственного освещения. Движение рукой и - hello darkness, my old friend. В этих снах дома нет никого, кроме меня - как не было и в тот вечер, и долгие три недели после. Как я вообще не спилась тогда, не умерла от передоза, не словила лобач, не напоролась на маньяка в подворотне - спросите меня, и я отвечу, что не знаю. Во сне меня преследует это жуткое чувство ампутации души, если можно так выразиться. Я там не чувствую решительно ничего. Просто наблюдаю за всем со стороны и снова

ключ
чемодан
окна
двери
грязь

Уже сильно позже я узнаю, что он был в этом доме со своей новой женщиной, что его друзья ходили по этим полам в обуви, что все мои собранные с таким трудом материалы, отснятые и проявленные фотографии, все записи и конспекты - что все это с легкостью отправилось в мусор. И нет, это не просто вещи. О компьютерах, плеерах, велосипеде и тому подобных предметах моей гордости я не жалею. Любой вещи рано или поздно место на свалке, а человеку (опять же, любому) - на кладбище. Но остальное..

Оглядываясь назад, я осознаю, что меня потрошили. Выбирали самую слабую точку и давили на нее как бы "с отсрочкой". Когда знаешь человека столько лет, сделать это совсем не сложно. Разобрать по самым мелким косточкам и сломать - это так просто, господи, и так подло. Не сказать честно "я больше не люблю тебя", а тянуть до последнего, когда простых слов уже будет не достаточно, нужно что-то покрепче - такое, чтобы урок запомнился надолго, чтобы найти себе оправдание, чтобы очиститься. "Мной руководили эмоции" - скажет он месяцы спустя и виновато улыбнется, словно это всё можно оправдать простым набором химических реакций в организме. Словно _это всё_ можно вообще хоть как-то оправдать.

Почему, спрашиваю я себя и в минуты пьяного угара раньше спрашивала друзей, почему я, черт побери, сказала в лицо, что ухожу и больше не люблю. Почему мне самым мерзким казалось прикрываться фразой "я всё еще люблю тебя, прости меня, но я больше так не могу", почему я не стала перечислять все недостатки, ограничив себя лишь достоинствами и простым "спасибо" за всё то, что между нами вообще было хорошего за эти годы? Почему уехала из собственной квартиры, и дала человеку время спокойно собраться и найти альтернативу?

Мне сказали однажды, что такова плата за честность. Что за честное "не люблю" пиздят гораздо сильнее, чем за слабое и скользкое "люблю, но.."

Снова не спится. В глаза словно бы насыпали песка, но есть еще несколько важных дел, которые я не стану откладывать в долгий ящик сегодня вечером.

Слышу, как в соседней комнате сопит Миша. Улыбаюсь его способности делать вещи лучше одним только своим появлением.

//
Мне снится осень в Берлине. С летящими по улицам сухими кленовыми листьями, въевшимся в пальцы запахом табака для самокруток, старыми трамваями. Теплые ступени беседки в городском парке, где мне так нравилось когда-то сидеть с вечно улетающими с колен листами кипельно-белой акварельной бумаги. Мне не снится звук. А потом всё с ревом поглощает пламя.

Мне снится огромная кровать с холодными белыми простынями, которая стояла напротив распашных дверей на балкон где-то в предместьях Парижа. Я приехала туда вечером в субботу первым попавшимся поездом, потому что нужно было побыть одной. Кажется, на дворе был 2008 год. Очень жарким и сухим было лето, от духоты спасали либо фонтаны, либо ледяное сухое красное. Мне снится, как я завожу в комнату чемодан, скидываю короткое льняное платье и иду в душ. На несколько километров вокруг нет ни одного человека, говорящего по-английски, а я не знаю ни слова по-французки, и меня почему-то очень занимает мысль, как я буду объяснять, что мне нужно полотенце, если его там вдруг не окажется. На мое счастье, оно все-таки есть - лимонно-желтое, резко пахнущее стиральным порошком. Смешная пантомима, которую я уже успела придумать, смывается из сознания водой вместе со всеми остальными мыслями и дневной пылью прямо в дырку в керамическом поддоне. В этом сне-воспоминании я всегда лежу голая на ледяных простынях, пью вино, вижу в зеркало свои разметавшиеся по всем подушкам волосы и легкий сквозняк вытягивает из комнаты сигаретный дым прямо на сонные улицы безымянного городка. Это последний год, когда я ношу длинные волосы. Уже спустя два месяца я сержу их до корней, обливаясь слезами и ненавидя свое отражение в зеркале.

Мне почти не снятся другие люди. Можно сказать, что я довольна этим фактом.

Почти всё в моем спящем сознании связано с путешествиями. Перемещениями из одной точки в другую. Вот я стою на трассе и пытаюсь поймать машину до Варшавы, вот ветер треплет мои волосы на вокзале в Будапеште, мгновение - и я уже в Стокгольме, ем на улице мороженое и холодный колючий снег мелкими иглами впивается мне в лицо. Решительно всегда я пытаюсь позвонить кому-то, а потом оказывается, что у меня нет мобильного телефона, да и телефонной будки поблизости нет, так что вроде бы приемлемым вариантом становится простое бумажное письмо - но я совершенно не помню ни одного адреса. Поэтому, не дописав письмо, я комкаю лист бумаги и вспоминаю, что в сумке есть плеер, а значит, я могу гулять под музыку, пока не сотру ноги до самых колен. Это ли не счастье?


Под утро мне снится зима 2014 года. Мы с Русланом стоим в тамбуре, и ветер со свистом просачивается через щель между дверьми. У меня в руках сигарета, но я больше не могу курить - кажется, еще одна затяжка, и меня просто вырвет. Глаза горят после двух суток без сна. Холодно так, что хочется сжать решительно все мышцы тела, скрипнуть зубами и закрыть глаза. Мой второй лучший друг, лучшая часть меня, стоит напротив, спрятав руки в карманы, дышит паром и молчит. Почему-то он всегда молчит, и я уже с трудом могу вспомнить его раскатистый хохот. Зато помню, как он запихивал в рот багет, до крови царапая губы хрустящей коркой, или как мы ходили утром первого января гулять в поля и там валялись в снегу, глядя в пронзительно-синее небо.

//
не могу больше так, хватит